Осенью 1792 г. народ Парижа (секции Лувра) избрал Давида своим депутатом в Национальный Конвент. Крайний якобинец и убежденный республиканец, друг Марата и Робеспьера, организатор большинства массовых революционных празднеств, Давид окончательно становится теперь вождем и вдохновителем нового искусства. Почти все речи Давида в Конвенте посвящены преобразованиям в области художественной политики и формулировке новых взглядов на цели и задачи искусства. Так, в одном из докладов 1793 г. («О Национальном жюри искусства») Давид выразил главное назначение искусства, его общественно-воспитательную функцию: «Памятники искусства достигают цели не только тем, что очаровывают зрение, но и тем, что проникают в душу, производят на нее глубокое впечатление, подобное действительности. Вот тогда-то черты героизма и гражданских добродетелей, открытые перед взорами народа, электризуют его душу и порождают в нем стремление к славе, к самопожертвованию за благо отечества». Эти слова, произнесенные с трибуны Конвента, звучали не как личное мнение Давида, а как выражение выдвинутых революцией задач искусства.
Решающим в оценке искусства Давида в целом является то, что он в своих произведениях и высказываниях выразил наиболее существенное из всех художественных идеалов революции. Не случайно поэтому при изложении истории искусства времени французской революции почти исключительно говорят о Давиде. Именно к нему обращался Конвент, когда требовался совет художника, когда нужно было устроить народные торжества или увековечить имена героев революции. Именно он является автором лучшей картины революционной эпохи-«Смерть Марата». Им же было запечатлено и другое трагическое событие: убийство члена Конвента Мишеля Лепелетье де Сен-Фаржо — автора «Плана единого национального воспитания детей», основного документа якобинской политики в области педагогики. Этот пламенный республиканец так же, как и сам Давид, голосовал за смерть Людовика XVI, а три дня спустя, в канун казни короля, он был убит одним из фанатичных приверженцев монархии.